- Главная
- Коллекции
- Рефераты и ссылки
- Публикация
Философы о конститутивных чертах новой нормальности
Проект коронаФОМ продолжает следить за эмпирическими и теоретическими исследованиями, касающимися ковид-кризиса, из разных областей социального знания. В этой подборке – рассуждения социологов и философов о порожденной эпидемией и сопутствующими административными решениями социальной ситуации, а также о ее проекции на политическую повестку.
Александр Филиппов. «Нормальность и ненормальность чрезвычайного»
Отправной точкой для составления настоящего дайджеста стала статья одного из ведущих современных социологов-теоретиков Александра Филиппова «Нормальность и ненормальность чрезвычайного», опубликованная в майском номере журнала «Россия в глобальной политике».
Александр Фридрихович Филиппов – доктор социологических наук, ординарный профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», руководитель Центра фундаментальной социологии.
Поставленные автором вопросы находятся на пересечении осей важнейших дискуссий последнего времени:
- о режиме чрезвычайного положения;
- о пределах «нормальности»;
- о том, какой опыт конституируется в сегодняшней ситуации.
Один из самых важных тезисов приводится в заключительной части статьи:
«Осмысление происходящего только начинается. Возможно, контуры нового мира видятся нам сейчас совершенно неправильно. Ничего не может быть хуже экстраполяций того, что разворачивается в режиме реального времени, за пределы ближайшего возможного опыта. Однако и отказаться от них тоже немыслимо: это наш опыт здесь и сейчас».
Что такого в данном нам моменте, что делает бессмысленным его экстраполяцию на будущее положение дел, на видение того, как сложится будущий порядок?
Дело в том, говорит Александр Филиппов, что «эпидемия разрушила одно из главных единств современного общества: единство богатства, здоровья, комфорта, просвещенности и безопасности».
Это то, что «поймала» еще за несколько недель до кризиса репортер New York Times Нелли Боулз в вызвавшем большой резонанс материале «Социальный контакт теперь роскошь» (Human Contact Is Now a Luxury Good). Действительно, новые богатые и бедные – какие они? Что теперь роскошь, а что масскульт? Дистанционное обучение, здравоохранение онлайн, новый айфон и доставка еды vs тьюторы и семейный врач, право на время офлайн и личный повар...
Привычные границы взаимодействия между людьми меняются. И не только сами границы – меняются основания их конституирования. Что будет в основе воспроизводства социальной общности, если основные ее институты парализованы?
«Все, что являлось главным мотиватором поведения и суррогатом религиозных способов конструирования смыслов жизни, рассыпается: индустрия развлечений, здоровья, спорта, туризма не просто разоряется. Она теряет почву, потому что тело, возведенное в главную ценность, обеспечивалось здоровьем, долголетием и способностью испытывать предлагаемые виды удовольствий лишь в обстановке гарантированной безопасности».
Ритуалы и события, организующие взаимодействие людей, больше не действуют. Призывы президента, других чиновников и религиозных лидеров провести пасхальную неделю и месяц Рамадан дома, отмена масштабных спортивных и культурных мероприятий по всему миру – примеры тому.
Меняются и системы различений: переопределяется «чистое и нечистое», заново решается, кто свой, а кто чужой, недавнее «близкое» становится «далеким», видимое и невидимое, сакральное и обыденное ставятся под вопрос. Новые различения, новые практики и рутины. Но что происходит со старыми?
Можем ли мы полагаться на прежние ценности? Какие из них незыблемы? Или сегодня каждому из нас вслед за политологом Адамом Пшеворским придется ответить на вопрос: «Физическое выживание – это императив, все остальное – роскошь?»
Адам Пшеворский – польско-американский политолог, профессор европейских исследований Нью-Йоркского университета, член Американской академии искусств и наук.
Что ставит границы под угрозу и что поможет их защитить? Система здравоохранения, государство, мы сами… кто или что еще? И каковы возможности, роли и полномочия всех этих участников? Какие у них права и обязанности? Это еще одна важная для автора тема.
Что происходит, пока мы самоизолируемся? Насколько это «само» добровольно, то есть является выражением нашей собственной воли? И не подвергается ли наша воля посягательствам извне? Извне – со всех возможных сторон. Cо стороны любого Другого – прохожего, кашляющего соседа, поста полиции, различных государственных органов. Александр Филиппов сосредоточивается на анализе действий и полномочий последних:
«Эти меры вводятся в состоянии крайней необходимости и несут на себе следы спешки, что не свидетельствует в строгом смысле слова о незаконности происходящего. Но надо иметь в виду, что есть нормальное чрезвычайное положение, которое вводится и отменяется по правилам, а есть ненормальное, неожиданно и непоследовательно вводимое».
То есть меры есть, а регулирующей их нормы нет. Нет правил как для тех, кто вводит меры, так и для тех, в отношении кого они вводятся.
О нормальном и ненормальном чрезвычайных положениях, их особенностях и последствиях читайте в рассуждениях автора.
Александр Филиппов ссылается на работы как классиков, а именно Карла Шмитта, так и современных авторов, в частности, Джорджо Агамбена, на рассуждения которого невозможно не обратить внимание в силу их острой актуальности.
Джорджо Агамбен. «Изобретение эпидемии», «Разъяснения» и «Один вопрос»
Чтобы составить представление о взглядах Агамбена на современную ситуацию, придется «собрать паззл» – изучить сразу несколько небольших зарисовок, которые воспринимаются, скорее, как серия постов или заметок, нежели как статьи или эссе. Отсылаем вас к колонке автора на сайте Центра политического анализа. Мы оставим читателю удовольствие самостоятельно ознакомиться с мыслями философа, обратимся лишь к тем из них, которые важны в рамках нашей темы. Они представлены в трех текстах.
Джорджо Агамбен – итальянский философ, профессор Венецианского университета IUAV, Международного колледжа философии в Париже и Университета Масераты (Италия), а также приглашенный профессор в ряде американских университетов.
*Понятие «голая жизнь», используемое здесь, является одним из центральных в философии Агамбена, но одновременно и одним из самых неясных. В разных работах оно определяется через исключения и противопоставления, но в буквальном переводе означает «жизнь и больше ничего», «чистая жизнь». Здесь мы используем именно это значение.
Первое, что привлекает внимание, – тот же сюжет о чрезвычайном положении. Впервые мы встречаем его в «Изобретении эпидемии», где автор выдвигает тезис, что власти используют эпидемиологическую ситуацию как предлог для введения жестких ограничений, паразитируя на состоянии страха, «которое трансформируется в настоящую жажду состояний коллективной паники».
«Страх – плохой советчик, но он высвечивает много вещей, которые прежде были не видны», – продолжает Джорджо Агамбен уже в «Разъяснениях». Во-первых, «наше общество больше не верит ни во что, кроме «голой жизни*», а во-вторых, «чрезвычайное положение, к которому власти привыкли в течение некоторого времени, на самом деле стало нормой». Это наш второй вопрос.
Помните поставленный нами вопрос о «предельных границах»? Кажется, это о нем! И подробнее:
«Люди настолько привыкли жить в условиях постоянного кризиса и бесконечного чрезвычайного положения, что, похоже, не замечают, что их жизнь свелась к чисто биологическому состоянию и лишилась не только всех социальных и политических свойств, но также человеческих и эмоциональных».
Но еще больше Джорджо Агамбена беспокоит, что «на страхе потерять жизнь может быть основана только тирания, только чудовищный Левиафан с обнаженным мечом», то есть первый вопрос вытекает из второго. И еще точнее: общество уже само пришло к такому состоянию, а нынешняя ситуация и государство только его зафиксировали. Продолжение рассуждения встречаем в «Изобретении эпидемии»:
«Мера отречения от собственных моральных и политических принципов на самом деле очень проста. Вопрос лишь в том, где тот предел, за которым человек не желает от них отрекаться? <…> Мы не заметили это на самом деле или только сделали вид, что не заметили, но порог, отделяющий человечество от варварства, уже преодолен».
Если это то, что мы имеем в данный момент, то – возвращаясь к нашим вопросам – что из опыта, который мы имеем здесь и сейчас, определит наше будущее? Даже если на секунду зажмуриться и представить, что завтра все закончится, ограничения снимут и люди вернутся к прежней жизни, будет ли она – действительность – прежней?
Удалив надоевший Zoom, выбежав на улицу и проведя целый день в парке с друзьями, будем ли мы сами прежними? Перестанет ли бабушка, освоившая, наконец, компьютер, скучать по ежевечерним чтениям по Skype внукам, которые теперь предпочтут тусоваться с приятелями? Что делать завтра спортсменам, оставшимся без ключевых соревнований в карьере? Предпринимателям, потерявшим свой бизнес? Или тем, кто лишился самого дорогого: близких и друзей? Можно ли взять и «обнулить» то, что уже произошло? Коварство опыта в том, что он уже есть, в самой его ужасной, дюркгеймианской фактичности.
«Беспокоит не только или не столько настоящее, сколько то, что придет потом…», – это мы видели в «Разъяснениях». Эта мысль есть и в «Одном вопросе»:
«Но если нынешние условия продлятся за пределами пространственно-временных границ, которые им соответствуют (а для этого сегодня складываются все предпосылки), и станут своего рода принципом социального поведения, то мы впадаем в противоречия, из которых нет выхода.
Я знаю, что кто-то поспешит ответить, что эти условия имеют временное ограничение, после чего все вернется на круги своя. Поистине странно, что кто-то может верить этому вранью, поскольку те же самые власти, которые объявили чрезвычайное положение, не устают напоминать нам о том, что, когда оно закончится, эти директивы должны продолжать соблюдаться, и что так называемое социальное дистанцирование, как его назвали в откровенно эвфемистической манере, станет новым принципом организации общества. И в любом случае, то, с чем мы согласились – по доброй воле или не очень –не может быть отменено».
Роберто Эспозито. «Учреждая жизнь»
Интуициям Джорджо Агамбена созвучны размышления другого итальянского философа – Роберто Эспозито.
Роберто Эспозито – итальянский философ, преподает в Scuola Normale Superiore, заместитель директора Итальянского института гуманитарных наук до 2013 года, член Международного совета ученых Международного колледжа философии в Париже.
Рассуждая о нынешней ситуации в работе «Учреждая жизнь», он ставит вопрос несколько иначе: «Если бы мне пришлось как-то назвать задачу, с которой нас столкнул коронавирус, я бы обратился к древнему латинскому выражению vitam instituere (учреждение жизни)».
Что значит учредить жизнь? Для начала проясним, что вообще философ вкладывает в понятие «человеческая жизнь». Как и Джорджо Агамбен, Роберто Эспозито использует концепт «голой жизни» – жизни в буквальном смысле «выживания»:
«Человеческая жизнь не может сводиться к простому выживанию – к «голой жизни», если использовать выражение Беньямина*. С самого начала наша жизнь никогда полностью не совпадала с простой биологической материей – даже когда ее (жизнь) жестоко разбивают о стену».
*Вальтер Беньямин – немецкий философ, теоретик культуры, эстетик, литературный критик, эссеист и переводчик. Один из самых влиятельных философов культуры XX века.
Это важно: человеческая жизнь не может быть сведена к «голой жизни». Но что же тогда еще должно ее составлять? Вторая составляющая – это общность отношений, это общий для нас мир, способность создавать новые смыслы.
Таким образом, человеческая жизнь создается в двух актах учреждения: первый – само рождение или «явление миру», а второй – «конституируемый языком» во взаимодействии с другими людьми, возникающий посредством создания новых общих смыслов. Тогда что значит «учредить жизнь» и почему она сейчас в опасности?
Как и Джорджо Агамбена, Роберто Эспозито беспокоит, что озабоченные сохранением биологического состояния, мы забываем о втором – обобществляющем – акте учреждения, которому вся эта ситуация угрожает в не меньшей мере:
«Именно эту сеть общих отношений угрожает разорвать коронавирус. Не только первичную жизнь, но и вторичную – общность наших отношений с другими людьми. Конечно, очевидно, для того чтобы выразить себя, человеку необходимо оставаться в живых. В термине «выживание» нет редуктивного акцента.
Сохранить нашу жизнь – это первая задача, смертельный вызов, который бросает нам этот вирус».
Но, увлекшись почти художественным повествованием, мы не забываем про наши вопросы. Ответ – в этой длинной, но очень честной, даже пронзительной местами, цитате:
«Но, после первой жизни и вместе с ней, мы должны защищать и вторую, учрежденную жизнь и, таким образом, способную, в свою очередь, учреждать, чтобы учредить ее новое значение. Поэтому в тот момент, когда мы делаем все возможное, что и так понятно, чтобы остаться в живых, мы не можем отказаться от другой жизни – жизни с другими, для других и через других. Она в данный момент не является разрешенной и на самом деле запрещена, что, конечно, правильно и логично. Считать эту жертву напрасной в глазах тех, кто борется за свою жизнь в больницах, чтобы защитить нашу, не только оскорбительно, но даже смешно. Однако это ничего не отнимает от значения учрежденной жизни. А потому и необходимости продолжать жить вместе, несмотря ни на что, и тем более, когда социальные отношения поставлены под угрозу. Даже в самоизоляции».
Итак, мы видим три разные рамки, три концептуальные сетки подхода к одной и той же проблеме, три попытки осмыслить происходящее. Схожие мысли, вопросы и интуиции.
Выверенные, четкие и фундированные концептуализации Александра Филиппова вводят в курс дела, ориентируют в пространстве теоретических ресурсов. Тексты Джорджо Агамбена заключают в себе протест против всепоглощающей чрезвычайщины, против не всегда правомерных действий государства, от его работ веет духом антропологического пессимизма и фатализма. А тезисы Роберто Эспозито, напротив, взывают к разуму, оставляя нам надежду. Ведь всегда хочется верить, что, начиная новый день здесь и сейчас, мы можем не только воспроизводить наше биологическое «голое» существование, но и проживать его, заново «учреждая жизнь».